Жилой дом шредер в утрехте. Жилой дом шредер в утрехте Голландия трус шредер и ритвельд архитектура

Дом Шрёдер (Rietveld Schröderhuis) в Голландии от Gerrit Thomas Rietveld .

Трюсс Шрёдер, урожденная Шрайдер, была ростом с куклу наследника Тутти, метр шестьдесят с небольшим. 35 лет, вдова, трое детей на руках, она мечтала уехать из голландского Утрехта куда угодно, — в Амстердам, в Германию, в Америку. В доме мужа, адвоката Фрица Шрёдера — с которым они прожили 12 лет, не сходясь во взглядах на очень многое и в частности на то, как и в каких интерьерах следует воспитывать детей — она оставаться не желала.

— Если не можешь найти подходящий дом, построй его сама, — посоветовал Геррит Ритвельд, потомственный мебельщик и начинающий архитектор. Они познакомились, когда Ритвельды, старший и младший, привезли ее мужу отреставрированное бюро. Бюро госпоже Шрёдер не понравилось, зато понравился Ритвельд, как Маяковский понравился когда-то Лиле Брик.

Rietveld Schröderhuis, построенный ими в 1924 на окраинной утрехтской улице Prins Hendriklaan, напечатан во всех историях современной архитектуры, хотя первое место ему — в журнале «Сделай сам». Дом, включенный в список всемирного наследия ЮНЕСКО, считающийся предтечей архитектурного хай-тека, манифестом авангардизма и лучшим пространственным воплощением идей голландской группы De Stijl, на самом деле склеен из кирпичиков, фанерок, реек, дощечек. В музее сейчас продается картонная сборная модель де-стильной избушки, стоящей к полю передом, а к городу задом. Хорошая идея, можно вспомнить, как в 1936 хозяйка сдавала школе Монтессори свой дом, словно действительно сложенный из монтессориевского детского конструктора, предшественника LEGO.

В системе складывающихся фанерных перегородок, мелких и крупных усовершенствований видна рука гениального умельца, готового для каждой задачи найти неуклюжий, но верный и неожиданный ответ. Вроде ремешка, потянув за который можно отодвинуть дверь, выводящую на второй этаж и особого рычага, которым эту же дверь со второго этажа можно закрыть. Каждый шкаф, каждая кровать — трансформер, собирающийся днем и раскладывающийся ночью. Композиция из фанерных цветных ящиков-архитектонов — в ящики спрятан узкопленочный кинопроектор и радиоаппарат. Переговорная труба для молочника рядом с продуктовым окошком «прошу нажать, если не открывают».

Вместо мелкобуржуазных занавесочек — цветные фанерные щиты. Чугунная держалка для зонтиков перевернута вверх ногами, чтобы скрыть недопустимый фабричный узор. Сушилки для полотенец — криво загнутые буквой «Г» металлические прутья. Части дверей в кухне покрашены черным — но не геометрической абстракции ради. Просто некоторые места больше всего пачкаются. Такой вот домотканый хай-тек со скобяными изделиями, шпингалетами, деревянными задвижками и цветным линолеумом на гвоздиках.

Обычный, добротный, трехэтажный, как у соседей, голландский дом обошелся бы тысяч в 18 гульденов, цветной кубик встал в 24. Да только ли в деньгах дело? Надо себе представить женщину с тремя детьми, отправляющуюся жить из картины Питера де Хоха прямо в картину Мондриана.

В этой картине Трюсс Шрёдер прожила 60 лет, успев создать фонд Ритвельда, распорядившись судьбой дома и позаботившись о его реставрации. Перед каждой экскурсией, она обращается к гостям с телеэкрана. На вопрос, кому же современная архитектура обязана этим смешным шедевром, маленькая старушка отвечает: «Внутри мы все с Ритвельдом делали вместе, фасады придумывал он, но ведь внешний вид этого дома во многом зависит от внутреннего.»

— Она хотела жить в пространстве, где ничто не предопределяло бы ее жизнь, не было бы никаких приемных и гостиных. Для многих, конечно, это был бы переезд на Луну, — говорит архитектор Бертус Мюлдер, реставрировавший дом. — Для Трюсс это было совершенно естественно

Первые эскизы она отвергла, ей хотелось еще более странных, еще более ярких фасадов. И она добилась своего, превратив здание в манифест De Stijl. «Куда смотрит архитектурный надзор!» — последовал общий вопль. Архитектурный надзор был ни при чем: его цинично обманули. На первом этаже Ритвельд расположил комнаты в полном соответствии с нормами и правилами: для вмешательства строительных экспертов и психиатров не было достаточных оснований. Весь второй этаж с его свободной планировкой был объявлен «чердаком», где по закону можно делать все что хочешь — то храни велосипеды и соли селедку, а то городи цветные стенки и ставь опыты на людях. К тому же на представленных для утверждения фасадах дом завершался черепичной скатной крышей — весьма удачно принадлежавшей соседу.

Шрёдер решила построить дом, который она могла бы в случае чего сдавать по частям или целиком или если она все-таки уедет из Утрехта. В каждой комнате был предусмотрен умывальник и место, куда можно поставить керосинку. Сама Трюсс Шрёдер не пожелала опускаться до плиты, и с кухни на второй этаж был построен лифт для подачи еды. Она хотела жить только на верхнем этаже, с большими окнами, ближе к свету солнцу, дождю.

Второй этаж с убранными стенами — одно из самых замечательных архитектурных пространств, даже не сказать, интерьеров, какие мне только приходилось видеть. Свет идет отовсюду, оживляя яркие цвета перегородок и стен. В этом едином пространстве особняком сохранялась лишь спальня хозяйки, а комнаты сына Бинерта и дочерей Марьян и Хайнеке исчезали, оставляя лишь след на полу. Пол, согласно плану расстановки перегородок был расчерчен белым, черным и красным Трюсс Шрёдер просила детей не топтать белый, а прыгать себе с черного на красный. Стены раскладывали на ночь. Можно себе представить слышимость сквозь эти фанерные щиты, но мать это не особенно волновало. Она воспитывалась в монастырской школе для девочек и, похоже, не считала уединение чем-то особенно важным. Вполне в традициях голландцев, никогда не занавешивающих окна. Она спешила начать жизнь с чистого листа и чистого пространства. В 1924 в новогодние праздники переехали в еще незаконченный дом, плотники спали в нижних комнатах.

Надо отдать Трюсс Шрёдер должное, она высоко несла в быту знамя функционализма. Каждый архитектор позавидует такому бескомпромиссному заказчику. Наш Константин Мельников, уж на что был велик, уступая родственникам, вещал на ромбические окна кружевные занавески и пристраивал в круглой комнате русскую печь. Трюсс Шрёдер дорожила пространством и памятью о Ритвельде.

— Он умер в 1968, — говорит Бертус Мюлдер, — в 1975 дом был включен в список памятников архитектуры, и тогда Трюсс попросила меня взяться за реставрацию. Она знала, что я работал у Ритвельда, очень его уважал, и она считала, что я с этим справлюсь. Мы долго говорили о жизни, об отношениях с Ритвельдом, о том, что она хотела бы сделать с домом.

Фантастическая женщина с ясной головой и с удивительным чувством современности. Абсолютно независимая Она была вдовой с тремя детьми, и у Ритвельда было шесть детей, но они были любовниками. Когда у него умерла жена в 1961 году, он окончательно переселился к Трюсс.
— Она и сама была профессиональным дизайнером?
— Посещала лекции в технической школе в Германии. После замужества пришлось бросить. Но у нее был талант.
— Когда ходишь по дому и думаешь о его хозяйке, видишь в ней какого-то архитектурного комиссара, нетерпимого и жесткого.
— Нет. Да нет, Нет! Очаровательная, тонкая, очень ранимая. Правда, была страшная критиканка, но Ритвельд ценил ее вкус. С каждым эскизом он приходил к ней и спрашивал: что ты об этом думаешь? И исправлял.
— А в мастерской кто-нибудь спорил с Ритвельдом?
— Нет, никто и не осмеливался. и не хотел. Он был очень четок в своих заданиях, до мельчайших деталей и заранее было ясно, что он от тебя ждет. Он вел себя по-дружески, с ним было легко разговаривать и, если ты разделял его идеи, не было никаких проблем.
— Когда вы реставрировали дом, вам не приходило в голову, что какие-то его решения были неудачны?
— Все решения были замечательны. Просто Ритвельд создавал образ и не шел на компромисс. Если бы он оглядывался на технику и материалы, которые были в начале 20-х в распоряжении архитекторов, он бы строил традиционные дома и не сделал бы ничего нового.

Действительно, многое в доме кажется сделанным лет сорок спустя. Вот трубочка лампы в прихожей. Откуда в 20-х годах лампа дневного света, их тогда не было? — ловлю я гида, но тот спокойно отвечает, что это подлинная колба того времени, которую просто специально выдули для Ритвельда, с обычной нитью накаливания, просто очень длинной. «Когда она перегорает, мы за огромные деньги у специального человека, чуть ли ни единственного на всю Голландию, ее чиним».
На стене доска с предохранителями-пробками — их 8. Все домашнее электричество в 24 году требовало от силы трех. Остальные пять добавлены для красоты и для современности, о которой мечтала Трюсс Шрёдер. Для пущей же современности на полке внизу стояли сразу два телефонных аппарата.

Ритвельд отказался от привычных батарей центрального отопления, они показались ему слишком красивыми, и пропустил горячую воду в горизонтальных трубах под окнами. Нам, советским, этот тип радиаторов знаком по котельным и постирочным, но тогда нарочито простое решение потребовало серьезных затрат. Система отопления обошлась в треть сметы, ну а если в доме все равно бывало холодно, топили буржуйку, перенесенную из старого дома Шрёдеров.

— Где теперь дети Шрёдер? — спрашиваю у Бертуса Мюлдера. — Они не захотели оставить себе дом после смерти матери?
— Все умерли. Сын был инженером-строителем. Старшая дочь — социальным работником. Младшая стала архитектором, училась в Цюрихе в ЕТН, потом уехала в Америку преподавать. Дети вместе с Трюсс создали фонд Ритвельд-Шрёдер и передали ему дом, чтобы фонд занялся реставрацией и открыл дом для всех желающих.

Пока была жива Трюсс Шрёдер, она принимала бесконечных посетителей, их было так много, что ей случалось прятаться от них на крыше. Сейчас попасть в дом куда сложнее, на экскурсии (не более 10 человек) надо записываться заранее и готовиться смотреть вокруг, записывать, зарисовывать и запоминать: фотографировать внутри дома запрещено даже японцам.

Единственное, что изменилось — территория вокруг. Улица осталась все той же красивой буржуазной улицей Принс Хендриклаан, которую так не любили хозяйка дома и ее архитектор. Они специально отвернули от нее дом и планировали вывести его на новую улицу. Новой улицы не появилось, вместо этого в 1964 здесь провели автодорогу, которую подняли на эстакаду, окончательно отрезав дом от вида и вид от дома. Ритвельд был в ярости и был готов снести дом, тем более, что американцы давно предлагали купить дом целиком в качестве музейного экспоната. Служители его культа убеждены, что именно это свело архитектора в могилу.

Зато все в доме по-прежнему. В подвале, рядом с отопительным котлом, чудом техники начала ХХ века, стоят банки с красками, которыми с 24 года аккуратно поновляют стены и потолки, точно так же, как делал Ритвельд, добавляя охру в смесь белого и черного и прокрашивая поверхности в два слоя — сначала теплые, потом холодные цвета. Серый

Дом Sсhroeder в Утрехте

Геррит Ритвельд (Gerrit Rietveld), 1924

Случалось и так, что формально архитектор начинал работать над тем или иным проектом не для себя, а получив заказ со стороны. Однако в процессе так влюблялся в свое творение (а заодно и в заказчика — в кого из них больше, вопрос спорный), что проектировал дом как свой — и впоследствии проводил в нем немало времени. Ходили слухи, что у Эдит Фарнсворт — хозяйки знаменитого стеклянного дома Миса ван дер Роэ — пока он строился, с архитектором завязался роман. Так что после завершения всех работ в 1951 году Мис и мисс Фарнсворт не раз в нем уединялись — если, конечно, можно считать таковым пребывание в прозрачной «витрине», пусть и сделанной в высшей степени талантливо и возвышенно (в буквальном смысле тоже — дом был установлен на подиум с лестницей).

Дом Геррита Ритвельда, 1924

Зато второй в истории стеклянный дом, появившийся двумя годами ранее (но все равно считающийся вторым), архитектор Филипп Джонсон, вдохновившись чертежами ван дер Роэ, строил уже непосредственно для себя. Правда, прожил он в нем совсем недолго, сохранив за стеклянной постройкой лишь функцию павильона для увеселения и досуга. Подробнее о стеклянных домах Миса и Джонсона мы писали в .

Дом же, построенный Герритом Ритвельдом для семьи вдовы Шрёдер с тремя детьми, был даже не «истоком», а предчувствием модернизма. Студийное пространство кухни-столовой-гостиной на первом этаже, мобильные перегородки на втором, превращающие раздельные спальни в единое игровое поле, бетонные конструкции и широкие окна, выходы наружу из каждой комнаты — все это идеально вписывается в схемы и идеи, продвигаемые Ле Корбюзье, ван дер Роэ, Вальтером Гропиусом и иже с ними.

Дом Геррита Ритвельда, 1924

Тем не менее, рассуждая о стилях, теоретики архитектуры однозначно признают относительно скромный по размерам двухэтажный особняк единственной сохранившейся постройкой в духе голландского течения De Stijl, самыми известными идеологами которого были художник Пит Мондриан и архитектор Тео ван Дусбург.

Отчасти «Де Стиль» созвучен супрематизму, когда любой объект или объем «упрощается» до композиции простых геометрических фигур, окрашенных в простые же, примитивные цвета: красный, желтый, синий, белый, черный. Вспомните любую картину Мондриана — или лучше кресло самого Ритвельда, придуманное им еще в 1918 году. В доме Шредер это кресло стоит до сих пор — на самом видном месте, в центре второго этажа. И как будто вокруг него выстроено само здание — тоже составленное из цветных дощечек и брусков.

Да, это стандартные бетон, металл, дерево и штукатурка, но окрашивание нивелирует их фактуру, «упрощая» сущность. Нарочитая асимметричность «композиции простых элементов» тоже неслучайно: принципы «Де Стиль» предписывали делать любой объем не замкнутым в себе, а, напротив, открытым, так что каждая выпирающая панель — по сути, шаг навстречу окружающему миру. Типичная «неопластическая архитектура» — антикубическая, антидекоративная и вопиюще функциональная. И настолько это расходится с тем, что присуще обычному уютному семейному гнездышку, что, право, не перестаешь удивляться вкусам и нраву женщины-матери, могущей за свои деньги заказать себе нечто подобное.

Дом Геррита Ритвельда, 1924.

Удивляешься, впрочем, ровно до тех пор, пока не узнаешь, что это как раз тот самый случай. Трюсс Шредер была архитектору не просто знакомой. И даже не просто давней знакомой, хотя впервые они встретились задолго до строительства, когда адвокат Шредер еще был жив. Но затем на протяжении многих лет эта хрупкая женщина была преданной любовницей и подругой Ритвельда, — и одновременно ценительницей его идей и творчества. А после смерти Геррита, встреченной им в том самом доме, куда он благополучно переехал, наконец и сам овдовев, она же приняла на себя роль их верной хранительницы. И еще почти 20 лет самолично принимала гостей и водила по дому экскурсии.

Здесь не только сами пространства, но и почти каждый предмет — трансформер: столы и кровати раскладываются, шкафы выполняют несколько функций — например, письменного бюро. Хозяйка настояла, чтобы в каждой условной комнате, границы которых визуализированы цветом пола, был доступ к воде, а с нижней кухни наверх был лифт. Таким образом, свою спальню на втором этаже — единственное изолированное помещение в доме — она могла не покидать часами. К чему она и стремилась, когда к ней приезжал Ритвельд.

Дом Геррита Ритвельда, 1924

Многие вещи и конструкции, в том числе светильники и систему отопления (обычные батареи показались автору «чересчур декоративными»), пришлось делать на заказ: как истинный художник, Ривельд не желал идти на компромисс, когда речь шла о создании образа. И мало того, что строительство и обстановка «неопластического шедевра» обошлись значительно дороже, чем даже большего по площади, но «обычного» особняка, так еще и самый мелкий ремонт вставал в копеечку, поскольку сделать его могли единичные мастера.

Но, когда Геррит ушел, Трюсс не только не кинулась «наводить уют» и заменять причиняющие хлопоты решения на более экономичные, но и создала фонд, на средства которого особняк Ритвельда отреставрировал один из его учеников. Разумеется, принципиально не затронув ни одной детали. Композиция простейших фигур и объемов сохранила свою первозданную чистоту.

В России этот дом в виде врезанных друг в друга разновысотных цилиндров знают меньше, чем заграницей, хотя его история должна показаться увлекательной даже тем, кто ничего не смыслит в архитектуре. Начинается она как научная фантастика: советскому архитектору выделяют участок в самом центре столицы, среди арбатских переулков, чтобы... построить дом самому себе — невиданное дело, даже с учетом всех заслуг перед государством. Официальная версия — «под экспериментальное строительство потенциально типового проекта». Ни до, ни после такого в Москве не случалось.

Очевидно, потенциал Мельникова — одного из самобытнейших русских архитекторов — не могло не заметить даже подслеповатое в этом смысле советское правительство. Однако вывернулось: оправдывая отсутствие финансирования, сказало, мол, придумай-ка нам оптимальное решение назревшего и перезревшего жилищного вопроса, а раз в этом доме нового типа будешь жить сам — то и оплачивай тоже сам. Надо ли говорить, что типового объекта не случилось — зато случился памятник советского авангарда. И даже за жадность и хитрость правительству впору сказать спасибо: не будь у Мельникова того жутчайшего дефицита средств, вероятно, некоторых примененных им решений мы бы в этом доме так и не увидели.

Типичный пример «креативной экономии» — окна необычной шестиугольной формы: они получились как следствие придуманной архитектором схемы кирпичной кладки, в результате которой появился каркас, не требующий никаких дополнительных опор и перемычек. В кладке при этом без ущерба для прочности конструкции можно было использовать даже битый кирпич — вот вам и опять экономия. Но главное, положение и количество таких окон на фасаде можно было произвольно менять — заложить в одном месте и сделать в другом. Или не закладывать и изрешетить окнами всю стену, как Мельников сделал в своей мастерской, — и тогда помещение будет залито светом, и искусственное освещение не понадобится.

Конструкция перекрытий не менее примечательна — чувствуется влияние инженера Шухова, с которым Константин Мельников сотрудничал много лет. Опять же никаких опор и балок и экономия материалов — только сетки из теса, зашитые деревом. И даже сегодня, почти 90 лет спустя, хотя потолок местами провис и многие элементы нуждаются в реставрации, угрозы обрушения нет, конструкции сохраняют свою прочность.

Из-за составности объема дома и сложного рисунка окон снаружи сразу и не поймешь, что в нем три этажа, — четко угадывается лишь терраса на крыше, любимый Мельниковым «солярий», образованный за счет разной высоты двух цилиндров. После этого, зная о хитрости с окнами, можно предположить, что мастерская как раз на верхнем уровне — она действительно занимала весь третий этаж.

Панорамная «витрина» во всю стену над единственным входом — это окно гостиной, самого парадного помещения в доме. Она располагалась на втором этаже вместе со спальней, общей для всех членов семьи. Встроенные в пол кровати изолировались друг от друга лишь легкими ширмами, а все 12 шестиугольных окон выходили в сад.

Наконец, на первом этаже протекала основная часть жизни членов семьи архитектора. У сына, дочери и жены здесь было по кабинету, вся одежда хранилась в гардеробной, а за обедом Мельниковы собирались в просторной столовой, к которой примыкала, небольшая (7 кв. м), но технически продвинутая кухня. Например, над плитой была устроена вытяжка — редкое явление для тех лет, — а по специальной трубе хозяйка могла переговариваться с остальными, когда те находились в других комнатах.

К сожалению, судьба дома, как и его создателя, оказалась далека от сюжетов приключенческих романов со счастливым концом. Жизнь архитектора завершилась по-шекспировски трагично, а рассказы о судебных тяжбах в борьбе за право наследования напоминают плохой детектив. На сегодняшний день дом находится в ведомстве Государственного музея архитектуры им. А.В.Щусева, и ему предстоит серьезная реставрация. И как знать: быть может, байопик наконец-то придет к логическому завершению — заслуженному покою музейных стен.

Другие увлекательные истории о Константине Мельникове и его зданиях вы найдете в материалах нашего , созданного по случаю 125-летия со дня рождения мастера.

Дом Gropius House

Вальтер Гропиус (Walter Gropius) в Массачусетсе, 1938

Как известно, основатель школы Баухаус и один из самых влиятельных архитекторов XX века, не найдя общего языка с властями третьего рейха, уехал в США, чтобы преподавать в Гарварде. Здание в Линкольне, штат Массачусетс, стало первой постройкой Гропиуса на американской земле. Это был обычный дом для семьи с обычными потребностями и взглядами — не для радикалки Трюсс Шредер. Тем не менее, эстетику Новой Англии, характерную для здешних мест, Гропиус не мог не интерпретировать в своем, баухаусовском, ключе.

Дом Вальтера Гропиуса в Массачусетсе, 1938. Открыть в бо́льшем разрешении

По масштабу и использованным материалам компактный дом, казалось бы, не слишком выделяется среди соседних строений. Кирпичный фасад и местная вагонка в то же время сочетаются в нем с ленточными окнами. А глядя на окрашенные в кипенно-белый цвет фасады вкупе со вставками из стеклоблоков явный «иностранный акцент» постройки уже невозможно не замечать.

В интерьере Гропиус и вовсе забыл про Новую Англию: открытая пространственная планировка, мебель Марселя Брюера и воспетые баухаусом элементы индустриального производства. В цветовой палитре — подчеркнутая сдержанность: белый, серый, оттенки земли. Локально встречаются вкрапления красного — но только в малых дозах.

Сам Вальтер потом написал, что использовал в проекте лишь «те особенности архитектурной традиции Новой Англии, которые я счел жизнеспособными и адекватными. И эта смесь местной атмосферы с современным подходом к проектированию произвела на свет дом, который бы я никогда не построил в Европе — с совершенно иным климатическим, техническим и климатическим бэкграундом».

Дом Вальтера Гропиуса в Массачусетсе, 1938

Примечательно, что современники Гропиуса описанной им созвучности контексту не увидели: в архитектурном сообществе дом наделал много шуму и был признан первым среди жилых зданий образцом набиравшего тогда популярности в Америке интернационального стиля — по сути универсального и лишенного всякой аутентичности. И архитектора эта оценка, кстати, весьма нервировала.

К счастью, со временем справедливость восторжествовала: сегодня Гропиусу уже никто не отказывает в самобытности.

Casa Barragan в Мехико

Луис Барраган (Luis Barragan), 1948

Несмотря на свой безликий и суровый даже для Мехико уличный фасад, бывший дом, а ныне дом-музей Луиса Баррагана известен своими необычайно красочными и узнаваемыми интерьерами. Это понимаешь, как только попадаешь во внутренний двор — с небольшими садиками, мощеными площадками, лаконичными скульптурами и удивительным бассейном в один уровень с землей, вода в который течет прямо из торца красного бетонного забора.

Это архитектура ровных поверхностей и прямых углов — без малейшей попытки их хоть как-то сгладить. Помимо ярких цветов она обогащена освещением — как естественным, так и искусственным. Окна сделаны только в тех местах, где они могут ловить солнце или же открывать живописный вид на сад. Он расположен в задней части участка и спланирован так мастерски, что сам Барраган шутил, будто выступил в большей степени ландшафтным архитектором, нежели интерьерным дизайнером.

Открыть в бо́льшем разрешении
Дом Луиса Баррагана в Мехико, 1948. Открыть в бо́льшем разрешении

После сада с буйной растительностью дом и впрямь может показаться аскетичным: пройдя через входную дверь по лестнице, ведущей вниз, попадаешь в комнату со множеством дверей и единственным комодом и стулом. Но ведь у помещения вот уже 50 лет единственная функция — звонить по телефону — так зачем здесь что-то еще?

Предметы мебели — очевидно мексиканские, выполненные в той или иной национальной традиции. Во всей обстановке дома, условно поделенного на две части, выходящих на улицу и в сад, чувствует взвешенная рука архитектора: здесь нет ни одного случайного элемента, и на фоне стен — в аутентичных для Мексики розовом, желтом и лиловом — их функции считываются особенно четко.

У каждой комнаты — и даже каждого этажа — своя цветовая гамма. Барраган работает с минималисткой оболочкой так, как художник заполняет простой белый лист, — точными и сочными мазками, цветом и выверенными деталями.

Дом Луиса Баррагана в Мехико, 1948

Единственную декораторскую слабость, которую архитектор позволил себе в интерьере собственного дома, объясняется слабостью самого Луиса, — и это любовь к породистым лошадям. Их символы присутствуют здесь повсюду — даже возле бассейна на фоне крашеных стен можно различить силуэты миниатюрных жеребцов. Потому что истинный художник рисует не только красками, но и собственными эмоциями, собственными представлениями о прекрасном, сформированными той средой, в которой он вырос. И наряду с функциональностью (а Барраган считал учителем Ле Корбюзье) архитектуре не чужды переживания и эмоции.

Полученная в 1980 году премия Притцкера лишний раз этот подтвердила.

Case Study House № 8 в Лос-Анджелесе

Чарльз и Рэй Имзы (Charles & Ray Eames), 1949

Этот дом тоже начинался как эксперимент: в 1945 году журнал «Архитектура и искусство Лос-Анджелеса» объявил, как говорят в наше время, о старте спецпроекта. Архитекторы присылают свои концепции жилых домов, и самые удачные журнал публикует и даже реализует. Важным условием было использование в проекте материалов и технологий, разработанных во время Второй мировой: дом должен быть выполнен в современном стиле и собираться из готовых, заранее произведенных модулей — без лишних усилий и грязи на стройплощадке.

Дом Чарльза и Рэй Имзов в Лос-Анджелесе, 1949. Открыть в бо́льшем разрешении

Чарльз Имз и Рэй Кайзер недавно поженились и за проект дома взялись с задором и энтузиазмом. Он всем понравился, и за 4 года строительство двухэтажного особняка на зеленом холме с видом на Тихий Океан благополучно завершилось.

У ровного участка была одна особенность: по западной границе склон холма уходил вверх почти отвесно. Чтобы не допустить постепенного «сползания» почвы и возможного влияния на конструкцию здания, архитекторы возвели опорную бетонную стену. Ее включили в обе части здания, а для разделяющего их мощеного патио бетонная стена стала импровизированным забором.

Функции разделили самым очевидным способом: одну часть сделали жилой, вторую отдали под мастерскую. Оба объема спланировали схожим образом: в обоих есть двухсветные пространства, а со стороны патио устроены открытые террасы. И стены, и крыши представляют собой сборные металлокаркасы, заполненные панелями: некоторые глухие и цветные, а некоторые, наоборот, прозрачные и пропускают свет.

Внешне обе постройки — вполне себе в духе Баухауса: в конце концов, на создание архитектурного бюро Чарльза вдохновило путешествие в Европу и знакомство с работами Гропиуса и ван дер Роэ. А цветная сетка панелей фасадов и вовсе напоминает о Мондриане и «Де Стиле». Однако в интерьерах все иначе: теплое и фактурное дерево, натуральные материалы, рассеянный мягкий свет в течение всего дня.

Пространства комнат перетекают одно в другое — благодаря двухсветным холлам, даже между этажами. Например, в верхней спальне жилой части есть балкон, который выходит в общую гостиную. И по нему же можно попасть в соседнее помещение, в котором тоже есть балкон, включенный в единую галерею.

К счастью, Имзам не пришлось заводить романы и любовные связи на стороне: дом, в который они влюбились с первого взгляда, был пустым, и им легко удалось заполучить его в собственность. Они переехали тогда же, в 1949 году — и тех пор до самой смерти так и не покинули разноцветных стен.

Дом Чарльза и Рэй Имзов в Лос-Анджелесе, 1949

«Дом Имзов» стал для супругов первым и последним. Больше ничего существенного они так и не построили. Впрочем, несмотря на это, умудрились войти в историю как один из самых плодовитых дизайнерских союзов. Они делали игрушки и производили мебель, снимали кино, занимались сценографией и графическим дизайном.

Все это собрано теперь в их доме — в том числе авторские кресла и стулья, до сих производимые некоторыми фабриками (и еще большим количеством компаний неприкрыто копируемые). Они-то уж точно не похожи ни на что, кроме себя, — ни на шезлонги Ле Корбюзье, ни на кресла Ритвельда, ни на ширмы Эйлин Грей. Прошло более полувека — а они по-прежнему хранят дух ярких и смелых экспериментов, которые, как те самые цветные фасадные панели, заполняли каркас жизни своих создателей.

Юлия Шишалова

Изображения Kim Zwarts, Artists Rights Society (ARS), New York / Pictoright Amsterdam, Igor Palmin, Library of Congress, wikimedia commons, Great Buildings Online, Casa Luis Barragan, Rene Burri, Steve Silverman, Stephen Canon, Dwell, Buttes Chaumont, werelderfgoed.nl, openbuildings.com

Центральный музей Утрехта к столетию движения De Stijl опубликовал виртуальную экскурсию по дому Трюс Шрёдер-Шрэдер (Truus Schröder-Schräder), построенному в 1924 году по проекту голландского архитектора и диззайнера . Чем так интересен этот памятник?

1. Независимая вдова. Хозяйка дома Трюс Шрёдер-Шрэдер в 35 лет осталась вдовой с тремя детьми. Не желая жить в респектабельном доме мужа-адвоката, с которым по важным вопросам кардинально расходилась во взглядах, она надумала переехать. И, по совету друга-архитектора Ритвельда, пространство для своей семьи решила построить сама.

Трюс Шрёдер-Шрэдер.

2. Дети в доме. Трюс заботило образование и воспитание детей: ей хотелось, чтобы они росли в свободной и творческой обстановке, общались с людьми, которые были ее частыми гостями. Все это обеспечивал новый дом, который, кстати, обошелся на треть дороже, чем стоил бы обычный трехэтажный особняк. Интересно, что в 1936 году дом сдавали школе Монтессори - он оптимально подходил для методики развития детей, в основе которой лежит самостоятельность и свобода личности. А дочь Трюс, Йоханна Шрёдер, впоследствии стала одной из первых практикующих женщин-архитекторов в Нидерландах и потом преподавала интерьерный дизайн в США.

Детская коляска-тележка для прогулок на пляже, 1922 г. Диз. Г. Ритвельд.

Геррит Ритвельд со своими старшими детьми Элизабет и Эгбертом, ок. 1917 г.

70-летний Геррит Ритвельд (справа) в окружении своих шестерых детей. Слева направо: Ян Корнелис, Геррит-мл., Вим, Эгберт, Элизабет, Враугин.

3. Признание в любви. Геррит Ритвельд и Трюс Шрёдер-Шрэдер познакомились, когда Трюс затеяла ремонт в своем старом доме - муж позволил ей переделать одну из комнат на свой вкус. Совместная работа над Rietveld Schröderhuis переросла в романтическую привязанность, которой не помешали трое детей Трюс и шестеро Ритвельда. В доме, построенном для возлюбленной, архитектор и сам прожил несколько лет - переехал туда после смерти жены.

Геррит Ритвельд.

4. Заказчик, который знает, что хочет. Трюс Шрёдер-Шрэдер интересовалась искусством и вместе с мужем поддерживала местных художников. А до замужества посещала лекции по дизайну в технической школе в Германии. Неудивительно, что в работе над домом она принимала живейшее участие, не стесняясь критиковать Ритвельда и предлагая смелые решения - например, более яркие фасады и пространство без стен. Очень четко понимавшая, какой результат хочет видеть, именно Трюс во многом определила облик этого дома.

Дом Шрёдер (Rietveld Schröderhuis).

5. Скандал в городе. Необычный дом вызвал возмущение соседей, поскольку не вписывался в ансамбль буржуазной улицы. По словам Бертуса Мюлдера, архитектора, который реставрировал Rietveld Schröderhuis, для современников решение Трюс жить в столь эскцентричном доме было равнозначным переезду на Луну. Было очевидно, что архнадзор Утрехта не согласует новаторское строение, но Ритвельд сумел обойти строгие правила: первый этаж спланировал довольно традиционным - с прихожей, кухней, жилыми комнатами - а второй объявил чердаком, который по закону можно было обустраивать, как угодно.

Геррит Ритвельд.

6. Разметки на полу. Трюс предпочитала жить на втором этаже, ценя его гибкую планировку, огромные окна, обилие воздуха и света. Чтобы лишний раз не спускаться вниз, построили лифт для подачи еды, идущий прямо с кухни. Вполне возможно, что Трюс, воспитывавшаяся в монастырской школе для девочек, не так сильно ценила уединение. Обособлена лишь спальня хозяйки, детские же комнаты - со сдвижными и складными стенами и соответствующими им разметками на полу.

Кофейный столик, Cassina. Диз. Г. Ритвельд, 1923 г.

7. Без занавесок. Дом наполнен необычными и при этом практичными деталями. Здесь есть рычаг, который открывает дверь, ведущую на второй этаж, и переговорная труба для общения с молочником. Кухонные двери частично выкрашены в черный цвет - в тех местах, где больше всего пачкаются. А вместо занавесок на окнах съемные панели.

Геррит Ритвельд с макетом типового дома на одну семью, 1941 г.

8. Вид, который перестал радовать. Дом специально «отвернули» окнами от улицы: с другой стороны был сначала сад. Там планировали провести новую улицу, но вместо нее в 1964 году появилась автострада, отрезавшая дом от прекрасного вида. Возмущенный Ритвельд даже хотел снести свой шедевр.

Трюс Шрёдер в интерьере Rietveld Schröderhuis.

Трюс действительно любила свой дом и дорожила памятью Ритвельда. Она прожила здесь более 60-ти лет до самой своей смерти в 1985 году. Когда в 1975-м особняк включили в список всемирного наследия ЮНЕСКО, она позаботилась о его дальнейшей судьбе. Сама выбрала реставратора (им стал лично работавший с Ритвельдом архитектор Бертус Мюлдер) и вместе с детьми создала фонд Ритвельда, которому передала дом. Сегодня это музей - его можно посетить только по предварительной записи .

Вид на спальню девочек в доме Шрёдер, фототипный отпечаток, раскрашенный Йоханной Шрёдер, 1951 г.

Здание-конструктор в Утрехте появилось в 1924 году. В нем нет ни комнатных перегородок, ни штор на окнах, и вся мебель полностью складывается, а фасады сплошной коллаж из линий и плоскостей, компоненты которого отделяются друг от друга углами и выступами. В этом доме более 60 лет прожила зажиточная голландка Трюс Шрёдер вместе со своими детьми.

Строительством дома занимался голландский дизайнер мебели и архитектор Геррит Ритвельд. Дом Шрёдер является самым известным в мире зданием, выполненным в стиле неопластицизма, общая площадь двух этажей составляет 125 квадратных метров. В то время, когда архитектор представил свой проект, у городской общественности появилась масса возмущений.Эта странная конструкция нарушала архитектурный облик не одного квартала, а всего города в целом, поэтому надзорные органы Утрехта категорически отказались принимать дом в эксплуатацию. После чего, архитектору пришлось схитрить, сделав первый этаж здания по всем необходимым правилам, для создания видимости там есть гостиная, кухня и несколько спален.А второй этаж дома в плане обозначили в качестве чердака, который можно было перестраивать на своё усмотрение. С помощью рычагов там появляются и исчезают перегородки, легким нажатием на кнопку мебель становится обычной фанерой, появляясь днем и скрываясь ночью. Пространство дома можно полностью менять по своему усмотрению.Кухня и второй этаж соединены специальным лифтом, на котором еда подавалась наверх. Окна полностью закрыты цветными щитами, установленными на шарнирах. Открываются они строго на 90 градусов для того, чтобы не менять и не нарушать пространственную концепцию. В этом уникальном доме есть множество интересных и хитрых приспособлений.К примеру, есть ремешок, дернув за который можно отодвинуть дверь, ведущую на второй этаж; повсюду находятся маленькие цветные ящики, а наружу выходит переговорная труба для общения с молочником. Вещи и полотенца сушились на обычных металлических скобах, а на полке установили два телефонных аппарата, чтобы дом казался более современным.Как сказочная избушка, дом Шрёдер повернут к улице задом и окна его обращены в противоположную сторону. В первой половине XX столетия отсюда открывался замечательный вид на природу, однако построенная в 1964 году автострада, полностью отделила дом от реального мира.Изначально архитектор планировал, что здание будет полностью бетонным, но такое решение оказалось довольно затратным, поэтому бетонными получились только балконы, а все остальное из дерева и кирпича. В 1985 году, после смерти Трюс Шрёдер, дом полностью отреставрировали, и сегодня это музей.Ссылка на

Увидев дом Шрёдер впервые, вы наверняка задумаетесь о том, почему сооружение, близкое по духу стилю хай-тек, возникло на ничем не примечательной буржуазной улочке, где дома могут похвастаться разве что традиционной кирпичной кладкой да черепичными крышами. Выбивающееся из общего строя здание хранит свою интригующую историю, начавшуюся в далёком 1924 году.

Трюсс Шрёдер, вдова 35 лет и мать троих детей, не слишком ладила с покойным мужем. В юности она мечтала об архитектурном будущем, но замужество помешало амбициозным планам: учёбу пришлось бросить, а творческие порывы заглушить. К счастью, ненадолго. Дело происходило в Утрехте, голландском городе, который никогда не приходился по душе госпоже Шрёдер. Ей хотелось или уехать, или хотя бы видоизменить окружающую обстановку, чем она и занялась после смерти супруга.

Второй герой этой истории – Геррит Ритвельд, растивший шестерых детей и знавший об архитектуре немного: на момент встречи с Трюсс он лишь начинал постигать азы этого искусства. Однако именно с его подачи вдова словно сбросила оковы мещанства, сдерживающие её более 10 лет, и решила построить новую жизнь в новом доме. Но в этот раз всё должно было получиться именно так, как она считала нужным.

Дом Шрёдер задумывался как антипод традиционного жилого здания: долой цветные занавески, долой буржуазные гостиные и даже стены долой. Конечно, существовали некоторые архитектурные нормы, общие для всех, но их Ритвельд и Шрёдер успешно обошли, первый этаж оформив относительно традиционно, а второй окрестив чердаком - и это при том, что он отводился для спален хозяйки и её детей.

Однако звание чердака позволяло верхней половине дома трансформироваться, словно по мановению волшебной палочки: стены, роль которых выполняли перегородки, существовали лишь тогда, когда они были нужны, мебель благополучно складывалась – кровати, например, появлялись только ночью, а роль надоевших занавесок выполняла цветная фанера.

Любопытно, что некоторые задумки оказались пророческими. Находя центральное отопление неуместным в столь оригинальном жилище, Ритвельд провёл под окнами трубы, а чтобы открыть и закрыть дверь, нужно было жать на кнопки. А с кухни ко второму этажу ездил лифт, подающий еду, поскольку хозяйка хотела жить лишь наверху, где ощущала себя на своём месте.

Это были лишь 20-е годы прошлого века – время керосинок, скобяных изделий и шпингалетов. И всё же привычные для того времени вещи каким-то образом уживались с настойчивыми, хотя и подчас неуклюжими, попытками двух гениев создать нечто авангардное. Собранный из разнообразных дощечек и кирпичиков, напоминающий скорее результат работы с детским конструктором, чем жилое помещение, дом действительно стал предком популярного сегодня стиля хай-тек.

Оформлением фасада занимался Ритвельд, а в дизайне внутреннего пространства свои фантазии воплощала сама хозяйка. Став вдовцом, архитектор переехал к Трюсс, прожив с ней до самой своей смерти. Госпожа Шрёдер пережила возлюбленного на много лет, скончавшись в 1985 году. К этому времени она с помощью детей создала фонд Ритвельд-Шрёдер, позаботилась о реставрации своего необычного дома, приняла тысячи посетителей, желавших полюбоваться строением. Кстати, от них ей даже на крыше прятаться приходилось.

Дом отвёрнут от улицы, глядя в противоположную сторону, где в первой половине века задумывалась новая улица. Вместо неё построили автодорогу, что очень разозлило Ритвельда и, как говорят, преждевременно свело его в могилу.

Сегодня Дом Трюсс Шрёдер включён в список Всемирного наследия ЮНЕСКО и открыт для всех желающих. И всё же попасть внутрь не так просто: на экскурсию следует записываться заранее, а больше 10 человек одновременно в дом не пускают. Кроме того, фотографировать здание можно лишь снаружи, а внутри разрешено только зарисовывать и записывать.